Последний бой героя

Римъ Эдельштейн

Последний бой героя

Посвящение

Посвящается всем русским классикам

22 февраля 2022 г. 23:21

«Насилу я

На волю вырвался, друзья!

Ну, скоро ль встречусь с великаном?

Уж то-то крови будет течь,

Уж то-то жертв любви ревнивой!

Повеселись, мой верный меч,

Повеселись, мой конь ретивый!»

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

-

Радостные крики схлёстывались в единый поток; он то становился тише, то снова распалялся. Наверное, этот гул был слышен даже за каменной толщей забора, огораживающего владимирский дворец от остального мира.

Солнцепёк раздухарился небывалый. Двое дружинников стояли сразу у крыльца гридницы, где гремел пир. Они стойко выдерживали прямые солнечные лучи, хоть каждый и чувствовал, как нагрелись его доспехи; как солёный пот течёт со лба на растресканные губы.

 Отродясь такой духоты не бывало,  проворчал один сиплым голосом, напряжённо оглядываясь по сторонам. Он хотел перебросить алебарду в другую руку, но не мог в той он держал круглый щит, очень тёмного цвета. Цвета засохшего граната. Полоски из стали, прибитые крест-накрест, прибавляли ещё несколько килограммов к весу.  Солнцепёк.

Второй промолчал, тоже посматривая по сторонам. Он переминался с ноги на ногу, переставляя поистёртые кожаные сапоги, побрякивая серой кольчугой Это только кажется, что быть воротницким стражником плёвое дело. Но нести пост, стоя на месте, иной раз бывало даже хуже, чем крошиться о стан врагов. Жара! И ни глотка воды, а до смены ещё уйма времени.

Из пристройки у гридницы широкого, массивного сруба из толстенных брёвен цвета олифы вышла приземистая девчушка, сдобная, толстощёкая. Она держала перед собой поднос с нарубленной варёной говядиной. Звали прислужницу Настюшка, и она всё время была молчалива.

 Закатил пир, что аж каждая собака знает,  с необычайным негодованием произнёс второй стражник.

 Ты чего это?  всполошился первый, прочертив у себя по лбу глубокую морщину.

Настюха стала медленно подниматься по ступеням гридницы деревянным, высоченным,  даже не взглянув на воинов. Из пристройки,  а это была кухня вышли ещё две служаночки одна высокая и худая, в белом платке, а вторая совсем юная и рыжелицая девчушка. Одна несла с собой медную кастрюлю, от которой за версту несло квашеной капустой, а вторая небольшой деревянный бочонок. По всей видимости, крепкий мёд.

 Да я о том, что кого здесь только нет,  огрызнулся второй. То ли по той причине, что жарился на улице, а не справлял свадьбу, то ли действительно его что-то волновало.  Ты посмотри, даже этого треклятого Он перешёл на шёпот, будто опасался, что его услышат.  Этого треклятого чернокнижника позвали. У него череп на поясе болтается, а его за стол садят!

 Не переживай, Борька,  отмахнулся первый.  И ты за столом будешь сидеть

 Ох, не нравится мне всё это, чует моё нутро,  сказал Борька, и снова начал озираться,

опасаясь, что тот, о ком он говорил, резко окажется на крыльце.

Но чернокнижника там не было сейчас он сидел крайне угрюмый среди орущих поздравления гостей. Да, тут было много всяких дружинников в кольчугах, и витязей в кожаных кирасах, и бояр в разноцветных рубахах, и он выделялся из них всех. Прежде всего тем, что он сам был знатным воителем за этим столом суровым и воинственным. За его плечами были сотни кровавых битв, и он ничего не боялся. Чуть ли не неделю назад он разбивал черепа своим чёрным топором печенегам под Краснопольем, а сейчас уже здесь развалился на стуле.

Звали его Рогдай. Всякий, кто осмеливался взглянуть на него, отводил взгляд настолько свирепо он смотрел. Его мертвенно-бледная лысая голова выделялась на фоне его одеяний. Он был одет в чёрную шершавую броню, выкованную из чешуи какого-то гигантского змея, которого он сразил ещё подростком. Правый наплечник гребнем возвышался чуть ли не до уха; левый же спускался до локтя, почти соединяясь с железной чернильно-сливовой рукавицей, которую он не снял даже сейчас во время пира. На широком стальном поясе у него действительно висел череп с одной стороны, приделанный к тонкой серебряной цепочке. Жёлтый, потёртый череп с пустыми темнеющими впадинами вместо глаз С другой же стороны у него висел тот самый наиострейший топор полностью чёрного цвета. Что обух, что узкое лезвие, расширяющееся к концу,  одного цвета; будто уронили его в бочку с чернилами. Увесистый, смертельно опасный.

Поверх правого плеча торчала кроваво-красная рукоять меча, покоящегося в ножнах на спине. Вообще Рогдай выглядел так, будто не на княжеском пиру сидит, а где-то под Логовом Василиска готовится к тяжёлому бою.

Поговаривали, что Рогдай заполучил не только кожу змея, из которой ему сделали кирасу, чёрные, как смоль, сапоги и поножи, но ещё и яд. Поэтому своё оружие он смазывал им, и даже небольшая рана для его врага становилась чрезвычайно фатальной

Исподлобья он глядел на пару, сидящую друг напротив друга сразу рядом с Владимиром. Они с таким обожанием смотрели друг на друга, что Рогдай даже сломал свою ложку (деревянную!) и не притронулся к прекрасной ухе. Он понимал, что взгляд его острых глаз может привлечь их внимание, но ничего с собой не мог поделать. Он клацал челюстями, чесал рукавицей свою черно-седую бороду, но всё равно смотрел на них.

Под боком недовольно пыхтел и кряхтел ещё один неудачливый воздыхатель Фарлаф, обычно любивший пиры и говоривший тосты через каждую кружку мёда или пива, но сейчас он бубнил что-то себе под нос. Он тоже хотел быть на месте жениха Людмилы, но судьба сложилась иначе Он сидел в какой-то серой свободной рубахе, подпоясанной кожаным ремнём, и сейчас вовсе не напоминал собой витязя. Чем больше чашники наливали ему мёда и вина, тем всё беспокойнее он становился, но на новобрачных старался не смотреть.

 Возрадуйтесь же, дети мои!  громогласно сказал Владимир. Он встал из-за стола, держа в необъятной ладони кубок с вином. Лицо его светилось от счастья, озаряя и рыжую бороду, и серые глаза. Мощная грудь спокойно вздымалась под зелёным камзолом.  Сегодня великий день! Поистине! Моя младшая дочь, моя замечательная Людмила, венчается с доблестным сыном земель русских. Я благословляю их на вечный союз.

 Ура!  закричали гости и застучали по столу кубками и кулаками.

Красные купеческие рубахи пестрели средь дружинных блестящих кольчуг. Чернобородые, кудрявые, рыжие, златоусые все они приветствовали новую чету и искренне радовались. И опустошали стол, естественно. Чашки, кубки, кружки. Белая икра, чёрная. Карасёвая икра, солёная рыба в сливовом рассоле, пряженые пироги.

Белая скатерть претерпевала небывалые изменения в цвете по всей поверхности длиннющего стола. Так и грохотал пир, и все приветствовали дочь князя и её возлюбленного.

Руслан же не замечал ничего вокруг: настолько его поглощала супруга в белом одеянии, чьи русые волосы ниспадали по хрупким плечами, а большие голубые глаза смотрели на него самого. На её тонких губах играла едва заметная улыбка. Она то опускала взгляд, то поднимала. Её лицо кроме природной красоты украшала ещё девичья стыдливость, и она не могла никак её прогнать.

Руслан, конечно, чувствовал неприятный взгляд Рогдая как будто тот вот-вот вскочит с места и заорёт что-то непотребное Но его это особо не беспокоило перед ним его любимая, и скоро она станет его полноправной женой, хранительницей очага и матерью его детей.

И пир продолжался. Гремела посуда, лилось вино, мёд. Чашники только успевали ходить туда-сюда, как и прислужницы. Вечер неуклонно приближался, заставляя хмелеть присутствующих. Удлинялись тени.

Потом вышел бард в ярко-красной рубахе и в синих широких штанах, державший в опалённых солнцем руках гусли. Бархатным голосом он спел песню о князе, его добродетели, его прекрасных дочерях. Почти все слушали его, кроме охмелевшего Фарлафа и озлобленного Рогдая, вертевшего в руке пустой кубок.