Хобби на любителя

Руденко Борис

Борис Руденко

С Кочетковым я познакомился случайно. На очередной остановке подмокшая на моросящем дожде толпа втиснулась в заскрипевший от напряжения троллейбус. Меня оторвало от пола, немного развернуло и прижало к пассажиру, о котором я не смог бы сказать ничего плохого. Мои антипатии относились к его портфелю с твердыми, острыми углами. Пассажир, вероятно из сочувствия, сделал несколько конвульсивных движений, шляясь облегчить мое положение.

- Не утруждайтесь, - произнес я успокаивающе, - могу и потерпеть.

- При чем здесь вы? - удивился мужчина. - Это я должен терпеть. Должен, но уже не могу. Если вы немедленно не слезете с моих ботинок...

- Извините, - пролепетал я, отыскивая незанятый участок пола, чтобы поставить ногу.

- На следующей выходите? - все еще сердито спросил мой сосед.

- Нет, - ответил я, но дверцы открылись, меня вновь подхватило мощное людское течение и вынесло на тротуар.

- Ваша пуговица, - прозвучал за спиной вежливый голос.

Знакомый пассажир протягивал пуговицу от моего плаща.

- Спасибо, - сказал я. Удивительная давка сегодня.

- Ничего удивительного. На стадионе кубковая встреча но футболу. Семнадцатый маршрут перегружен. Плюс час "пик".

У него были правильные, мелковатые черты лица, к которым очень шло выражение грусти.

- В такую слякоть еще играют в футбол?

Пассажир улыбнулся мягко и располагающе.

- Почему-то я сразу догадался, что вы не болельщик.

- А вы?

- Увы, не пристрастился.

С каждой минутой я чувствовал к нему возрастающую симпатию.

- Вот ваш троллейбус, - сказал он, - попробуйте пробиться.

Я открыл рот, чтобы попрощаться, но не успел. Из-за могучего бока троллейбуса вывернула стремительная, юркая машина. Она мчалась с огромной скоростью к почти бесшумно. В отсутствии шума заключалась главная опасность. Прежде чем мы успели пошевелиться, вся слякоть мостовой, взметнувшись из-под колес автомобиля, легла на наши плащи ровным и плотным слоем.

Мы оба выкрикивали проклятия вслед моторизованному обидчику, потом оглядели друг друга и вяло улыбнулись.

- Вот мой дом, где гастроном, - произнес товарищ по несчастью, - если хотите попробовать очистить плащ...

- С удовольствием!

- Кочетков, - представился он. И, помедлив, добавил: - Биохимик.

Я тоже назвал себя, и мы пошли.

Сразу было видно, что это квартира холостяка. Слегка запущенная, немного запыленная. Порядка здесь не наблюдалось, но и беспорядок носил довольно умеренный, сносный характер. Кочетков провел меня в ванную. Я пытался вернуть плащу былой блеск и разглядывал длинные полки с пузырьками, банками и баночками, в которые было что-то насыпано и налито.

- Иногда работаю дома, - сказал Кочетков, прочитав вопрос на моем лице. - Попьете чаю, пока плащ будет сохнуть?

Мы прошли в комнату, которая отличалась от ванной только наличием обоев и отсутствием умывальника. Склянки, колбы, пузырьки и странного вида аппараты стояли здесь не только на специально приспособленных стеллажах, но и на серванте, на письменном столе, на тумбочке перед зеркалом и просто на полу. В их расположении был какой-то скрытый порядок, вполне ощутимый, но недоступный моему пониманию.

Кочетков достал из шкафа чашки и ложки. Хотел извлечь блюдечки, стоявшие стопкой на стеклянной полке серванта, по они, видимо, крепко присохли друг к другу, и хозяин, не сумев оторвать верхние, сделал вид, что передумал. Затем вытащил банку с белым сыпучим веществом.

- Это сахар, - объяснил он.

Мы пили чай и беседовали. Оказалось, что схожесть наших характеров не ограничивалась равнодушным отношением к футболу.

Мы оба плохи играли в шахматы.

Мы оба терпеть не могли очередей.

Мы не курили.