Дождусь

Нивен Ларри

Ларри НИВЕН

На Плутоне ночь. Линия горизонта, резкая и отчетливая, пересекает поле моего зрения. Ниже этой изломанной линии - серовато-белая пелена снега в тусклом свете звезд. Выше - космический мрак и космическая яркость звезд. Из-за неровной цепи зубчатых гор звезды выплывают и поодиночке, и скоплениями, и целыми россыпями холодных белых точек. Медленно, но заметно движутся они - настолько заметно, что неподвижный взгляд может уловить их движение.

Что-то здесь не так. Период обращения Плутона велик: 6,39 дня. Течение времени, видимо, замедлилось для меня.

Оно должно было остановиться совсем.

Неужели я ошибся?

Планета мала, и горизонт поэтому близок. Он кажется еще ближе, потому что расстояния здесь не скрадываются дымкой атмосферы. Два острых пика вонзаются в звездную россыпь, словно клыки хищного зверя. В расщелине между ними сверкает неожиданно яркая точка.

Я узнаю в ней Солнце - хотя оно и без диска, как любая другая тусклая звезда. Солнце сверкает, словно ледяная искорка между замерзшими вершинами; оно выползает из-за скал и слепит мне глаза...

...Солнце исчезло, рисунок звезд изменился. Видимо, я на время потерял сознание.

Нет, тут что-то не так.

Неужели я ошибся? Ошибка не убьет меня. Но она может свести меня с ума...

Я не чувствую, что сошел с ума. Я не чувствую ничего - ни боли, ни утраты, ни раскаяния, ни страха. Даже сожаления. Одна мысль: вот так история!

Серовато-белое на серовато-белом: посадочная ступень, приземистая, широкая, коническая, стоит, наполовину погрузившись в ледяную равнину ниже уровня моих глаз. Я стою, смотрю на восток и жду.

Пусть это послужит вам уроком: вот к чему приводит нежелание умереть.

Плутон не был самой далекой планетой - он перестал ею быть в 1979 году, десять лет назад. Сейчас Плутон в перигелии - настолько близко к Солнцу (и к Земле), насколько это вообще возможно. Не использовать такую возможность было бы нелепо.

И вот мы полетели - Джером, Сэмми и я - в надувном пластиковом баллоне, с двигателем на ионной тяге. В этом баллоне мы провели полтора года. После такого долгого совместного пребывания без всякой возможности остаться наедине с самими собой мы должны были бы возненавидеть друг друга. Но этого не случилось. Психометристы хорошо подбирают людей.

Только бы уединиться хоть на несколько минут. Только бы иметь хоть какое-то не предусмотренное программой дело. Новый мир мог таить бесчисленное множество неожиданностей. И наша посадочная ступень, эта металлическая рухлядь, тоже могла их таить. Наверное, никто из нас до конца не полагался на нашу "Нерву".

Подумайте сами. Для дальних путешествий в космосе мы используем ионную тягу. Ионный двигатель развивает малые ускорения, но зато его хватает надолго - наш, например, проработал уже десятки лет. Там, где тяготение много меньше земного, мы садимся на безотказном химическом топливе; чтобы сесть на Землю или Венеру, мы используем тепловой барьер и тормозящее действие атмосферы; для посадки на газовых гигантах... но кому охота там садиться?

На Плутоне нет атмосферы. Химические ракеты были слишком тяжелы, чтобы тащить их с собой. Для посадки на Плутон нужен высокоманевренный атомно-реактивный двигатель. Типа "Нервы" на водородном горючем.

И он у нас был. Только мы ему не доверяли.

Джером Гласс и я отправились вниз, оставив Сэмми Гросса на орбите. Он ворчал по этому поводу, да еще как! Он начал ворчать еще на мысе Кеннеди и продолжал в том же духе все полтора года. Но кто-то должен был остаться.