Одиночный забег на выживание

СЕМЁН ГАНКИНОДИНОЧНЫЙ ЗАБЕГ НА ВЫЖИВАНИЕ

ПРОЛОГ

Подмосковье 08.04, 20.00

После недолгой тряски, по ухабистым дорогам небольшого подмосковного городка, милицейский УАЗ остановился. Пожилой прапорщик выволок на свет, а скорее сумерки божьи худого, жилистого парня лет двадцати в спортивной куртке и тренировочном адике.

Его била мелкая дрожь, скованные за спиной руки затекли, он, морщась, то сжимал кулаки, то вращал запястья в попытке хоть немного размять онемевшие конечности. Парень был бледен, напуган, подавлен. Это никак не вязалось с внешностью типичного гопника с рабочего района, для коих привод в отделение, дело привычное. Как положено, стрижен под ноль, набитые кулаки, бровь пересекает старый шрам, рядом ещё красные точки швов нового, слегка неровный, давно перебитый нос, сломанное ухо. Ощутимый запах алкоголя исходящий от задержанного, довершал неприглядную картину.

Следом, из кабины кряхтя выбралась грузная тётка и спрятавшись за прапорщиком, зло забубнила:

— Всё…, всё как есть расскажу! Уж теперь-то…, точно не вывернешься! Подонок! Кто ж таких рожает-то? Лучше б, тебя окаянного, в младенчестве утопили! Где ж это видано, просто так, взять и человека убить! Видать, совсем сбрендил! Надо было тебя, ещё тогда посадить!

Парень тоскливо посмотрел на неё, затем повернулся к своему конвоиру, — это обязательно? — спросил он, полуобернувшись и показывая скованные руки. Прапорщик, угрюмо посмотрев на него молча подтолкнул в дверь отделения.

НАЧАЛО

Подмосковье 08.04, 15:30

Электричка зашипела дверьми и наконец-то дёрнулась. Откинувшись на сидении, я прислонил голову к окну. Именно это положение, с детства, с той самой поры, когда я, начал самостоятельно ездить в Москву на тренировки, было для меня, наиболее удобным. Возможно, причиной была, прохлада стекла, которая после напряжённой тренировки была особенно приятна. А может, рабочий люд, среди которого часто попадались сердитые, наглые бабки. Им приходилось уступать место и я, частенько притворялся спящим, что, впрочем, редко прокатывало. Бабки своё, брали всегда.

Электричка набирала ход, а я наблюдал, через запотевшее окно, как куда-то, мчались визжа сиренами милицейские машины, скорая, снова менты. Целый день сегодня, я слышал вой сирен. Плевать на них! На всех плевать. Я никому ничего не должен, мне никто ничего не должен. Пригородные электрички, лучшее место для рефлексии, я постепенно проваливался в дрему, а призраки прошлого начинали брать своё.

* * *

«Я тебе ничего не должна!», её слова, снова больно резанули душу. Плевать, не я первый, не я последний, как там говорится? Весь мир бардак, все бабы…, ну и далее по тексту, «Плевать!».

Плевать на всё, на неё, на себя, на весь мир, пусть он катится в пропасть. Но последний наш разговор, по садистски упорно продолжал терзать больную голову.

— Некоторые, совершенно не хотят взрослеть! — распекала меня Наташа. — К тому же ты в курсе, как, моя мама, к тебе относится! И сам знаешь почему!

— Не пори горячку зайчонок, всё будет! — парировал я. — С мамой тоже…, наладим!

— Всё будет! Наладим! — передразнила она меня и стала загибать пальцы: — Образования нормального нет! Работы нормальной нет! В двадцать три, многие уже на машинах, а Максимка…?! Всё на электричках…, зайцем! Прошлое темнее некуда! Будущее…, вообще мрак!

— Ну чё ты снова? — скривившись, отмахнулся я, — с работой, тренер почти решил вопрос! Со второго курса могу официально преподавать!

— Да что! Твой! Тренер! — сорвалась на крик она. — Хочешь как он?! Ни кола! Ни двора! Ни машины, ни семьи, ни денег! Так и будет за тебя решать?!

Я чувствовал, начинаю закипать, а Наташу всё больше несло, — Вот закончу универ! — добавив баса, передразнила меня девушка, — буду тренировать пацанов!

— Уймись, прошу! — прошипел я, оглядываясь, случайные прохожие уже косились.

— А то что?! — в тон мне ответила она.

Не желая продолжать, я отвернулся, но она схватила меня за рукав, поворачивая к себе.

— А может, ты…, физруком? В школу собрался?! — презрительно фыркнула она. — Не смеши! На копеечную зарплату и машину не купишь! О квартире…, даже не говорю! А если дети?

— А что дети? — пожал плечами я, — будут дети, будет видно!

— Им представляешь?! Свою, комнату надо! Хочешь…, чтобы они, как ты…? С родителями теснились?! А мордобой твой…, кому нужен? Ладно бы деньги платили, а у тебя? Что ты заработал, за последний бой?! Кроме новых швов?!

— По-моему…, уже говорили на эту тему! — сдавленным от ярости голосом начал я, внезапно для себя, срываясь на крик, — Треньки! СУКА! Не трогай! Сторчался бы! Или спился, как многие здесь! Тебе ли, не знать, как всё было!

— Треньки?! СУКА?! — Наташа перешла на визг, её лицо пылало гневом. — Ты…, попутал меня с кем?!

Я молчал, глядя на неё и понимая, что перешёл грань!

— Так, ЧТО…?! МНЕ…?! От ТВОИХ, тренировок?! — Неожиданно спокойно, даже отстранённо спросила она, глядя мне в глаза: — Ни тепло! Ни холодно! Мышцы поверь, не главное! Сейчас, всё решают деньги! Их платят на хорошей работе, ещё лучше бизнес! А у тебя…! Перспектив нет!

— Солнышко, извини, сорвáло! — испугался я, внезапной догадке, и пытаясь уйти от темы, продолжил нести чушь, — у тебя головушка своя есть! Что ты как мать заговорила? Она ж, с самого начала ко мне цеплялась!

— Маму мою…, не трогай! Ты знаешь, почему она к тебе так относится, — ледяным тоном, осадила меня Наташа. — Ты каким был, таким и остался! Всё веришь в прекрасное далёко!

Я стоял ни жив ни мёртв, понимая, куда ведёт наша беседа, а моя ненаглядная, продолжала гвоздями в крышку гроба, вбивать слова:

— Думаешь, сейчас потерплю, — презрительно скривилась она, — а потом что-то случится?! Или, само завертится? Замучу чё нить, вот и все твои планы на жизнь, Белкин!

Дальше мы наговорили гадостей друг другу и разбежались, а в мае, она выходит замуж. Тоскливо то как! Я смотрел на очередную вереницу мчащихся с сиренами машин, всего три месяца назад расстались, а она уже замуж! Быстро же, она нашла! Получается почти сразу, ей предложение сделали. А может, нашла раньше, просто меня за нос водила. Я вспомнил, как поколотил доброжелателя, который рассказал, будто видел, что её до подъезда, на внедорожнике подвезли! И как дурак, решил, что просто слухи распускает, хотя накой ему, эти слухи?

* * *

Прошло полчаса, электричка остановилась, и я, погруженный в своё поплёлся к дому. Странно, народу почти нет, хотя в это время в вагоне не протолкнуться, в столице сирены не смолкали, а здесь тихо, людей, непривычно мало, и маршрутка на остановке всего одна.

Магазинчик возле станции работал и, плюнув на всё, я решил, что он бутылки водки вреда сегодня не будет, откровенно хотелось нажраться и плевать, что завтра на работу с больной головой, до вечера пройдёт, а на трене оклемаюсь.

В магазине, непривычно пустом, продавщица полная женщина средних лет, нервно всматривавшаяся в подвешенный на кронштейне телевизор, заметив меня, заулыбалась.

— Здрасть тёть Тань! — поприветствовал я её и по-простецки добавил, — Чё интересного кажут?

— Салют Максим! Это ты из Москвы приехал, вот и скажи, что там, а то непонятно, что творится. — пожала продавщица пухлыми плечами, — Толи беспорядки какие-то, а может бунт, говорят, уже даже стреляют.

— Вот оно что? — хмыкнул я, — Всё думал, что менты с ног сбились? Может…, болельщики опять бузят? Но, если честно…, не знаю! Я с водилой товар по магазинам развозил, центр перекрыт и соваться не стали. Так, по нескольким районам проехались и забили, а я, пока разгружал, вымотался так, что даже на тренировку не поехал.

— А ко мне снова за бутылкой? — укорила она меня, — Вот не пойму я Максим, ты говоришь, что тренируешься, а пьёшь при этом почти ежедневно, разве можно так?

— Если нельзя, но очень хочется, то можно! — вставив банальность и даже немного смутившись от этого, я неожиданно для себя начал оправдываться: — Девушка моя…, бывшая, замуж скоро выходит! Вроде расстались недавно…, думал, помиримся, а она уже нашла себе.

— А-а, понятно, дела сердечные! — покачав головой, сочувственно усмехнулась продавщица.

— Ну, типа того, — заливаясь краской, от осознания, что жалуюсь на жизнь, постороннему человеку, опустил голову я.