Профиль
---------------------------------------------
Эдгар Уоллес
Пролог. РЕМЕСЛО СЕРИ
Если вы покинете Плаццо дель Мина и пойдете по узкой улице, где от десяти до четырех лениво болтается громадный флаг консульства Соединенных Штатов, далее через сад, куда выходит Отель де Франс, обогнете Собор Богоматери и выйдете на чистую Верхнюю улицу Кадикса, то вы скоро окажетесь у входа в национальную Кофейню.
Около пяти часов в просторном сводчатом зале за маленькими круглыми столами обычно бывало мало народа.
Поздним летом — в голодный год — четыре человека сидели здесь и разговаривали о делах.
Это были — Леон Гонзалес, Пойккерт, Манфред и Сери, он же Семон.
Из четверки только имя Сери было знакомо тому кто следил за современными событиями. В центральном Полицейском Бюро можно было получить о нем подробные сведения. Вы могли бы там увидеть его фотографии, снятые в восемнадцати различных положениях — с руками, скрещенными на груди, с лицом, обращенным прямо к вам, с трехдневной бородой и проч…
Примечательны фотографии его ушей — уродливых, похожих на уши летучей мыши, — и обстоятельная справка о всей его жизни.
Синьор Паоло Монтегацца, директор Национального Антропологического музея во Флоренции, оказал честь Сери, включив его портрет в свою удивительную книгу. Поэтому Сери хорошо известен всякому, кто интересуется вопросами криминологии и физиогномики.
Сери сидел как на иголках, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Остальные — с голубыми глазами и нервными руками Гонзалес, насмешливый и подозрительный Пойккерт, Джордж Манфред с моноклем в глазу, — хотя и не пользовались большой известностью в преступном мире, однако также были незаурядными людьми.
Манфред отложил «Геральдо ди Мадрид», вынул монокль, протер его белоснежным носовым платком и улыбнулся:
— Чудаки эти русские.
Пойккерт протянул руку к газете:
— Кого на этот раз?
— Губернатора одной из южных губерний.
— Убили?
Усы Манфреда презрительно натопорщились.
— Ба! Разве можно бомбой убить человека? Да, да, я знаю, убивают. Но это такой идиотский первобытный способ, как если бы вы стали взрывать городскую стену в надежде, что среди тысячи погибших случайно окажется и ваш враг.
Пойккерт внимательно прочитал телеграмму.
— Князь тяжело ранен, а у покушавшегося оторвало руку, — произнес он, и губы его неодобрительно сжались.
Гонзалес нервно сжимал кулаки.
— У нашего друга, — кивнул в его сторону Манфред и рассмеялся, — неспокойна совесть…
— Это было только один раз, — быстро прервал его Леон, — и произошло не по моей вине. Вы помните, — обращался он к Манфреду и Пойккерту, не замечая Сери, как бы желая снять с себя некое обвинение. — В то время я находился в Мадриде. Ко мне пришли несколько человек с Барселонской фабрики и сказали, что они собираются делать. Я пришел в ужас от их невежества и неумения обращаться с химическими препаратами. Я написал им все, что нужно, указал пропорции и умолял, почти на коленях просил, чтобы они избрали другой способ. «Дети мои, — говорил я, — вы играете с вещами, которых остерегаются опытнейшие химики. Если хозяин фабрики дурной человек, убейте его, подождите, когда он после сытного обеда будет в прекрасном расположении, правой рукой подайте ему просьбу, а левой — вот это…»
Леон вытянул кулак и нанес удар невидимому противнику:
— Но они ничего не хотели слушать.
Манфред потрогал стакан со светлой жидкостью, стоявший у его локтя, и покачал головой. В его глазах блеснул лукавый смех:
— Я помню, погибло много народу, и главным свидетелем на суде был как раз тот, для кого предназначалась бомба.
Сери откашлялся, словно хотел что-то сказать, и все трое с любопытством посмотрели на него.