Тигр и Дракон 2 стр.

— Видел его всего раз, благородная, на площади перед дворцом. В золоте да шелках. Платье от шеи до пят все скрывает. Даже рук не видно. Лицо и то цацками блестючими прикрыто. — подумал и добавил: — Суровый, говорят. Головы рубить любит.

Сказал, и в угол глазами скосил. Жалко. За что ж его так, бедолагу?

Сколопендра этот его взгляд заметила и не одобрила.

— Едят что? — спросила она строго.

— Рис. — Анкатэш почесал в затылке. Говорить или не говорить? — Корову жрут.

Сопение в углу стало угрожающим. Сколопендра и то поморщилась:

— И это весь разносол?

— Да нет, вроде много всего другого. И гадов морских едят, и рыбу сырую, и даже специи свои имеются… но все какое-то… — Анкатэш попробовал найти слова понежнее, но в конце выпалил: — Слизь да гниль, благородная, честное слово. И воняет так, что три дня не отмоешься.

В углу застонали.

Анкатэш вздохнул с сочувствием:

— А, еще они палками едят.

Раздалось бряцанье и ругань, и на свет лампады к Анкатэшу с ревом бросился человек.

— Да чем же им, гнидам, пальцы-то не угодили?

Анкатэш аж залюбовался. Ну хорош же, хорош. И ростом выдался, и статью. Плечи, небось, не в каждую дверь пролезут. Кожа темная, мышцы так и перекатываются. Кулаки — что кокосы, и размером, и тяжестью. Нос гордый. Лоб высокий. Волос черный по плечам стелется, брови широченные вразлет. Глаза рыжие, что твой чили жгут. А что уж говорить о главной гордости — усах хищных, холеных, наглыми кончиками вверх смотрящих. Хороший уродился принц, не то что старший брат, великий махараджа Пракаш Рамешвар, блеклый и сизый.

Этот как будто породы другой. Одно слово: Тигр. Отбою, поди, от ухажеров не было. А вот ведь, появился такой, что взял и всех отбил.

Анкатэш вздохнул и плечами пожал:

— Грязи, пресветлый принц, боятся.

Тигр рыкнул.

— Рыбу сырую, твари, жрать не боятся, а собственными пальцами, значит, брезгуют?

— Покрутил усами, осклабился. — Пьют?

Анкатэш кивнул:

— Водка рисовая.

— Гады.

Говорил на хапхи четко, без акцента. Значит, правду рассказывали, ошивался с солдатней. Не чурался из одного чана есть, в кости играть, песни крестьянские петь. Ну и еще всякого не чурался, но об этом уже только шептались.

Глянул Тигр темно:

— Молятся чему?

— Дракону.

— Чему?

— Змея летающая.

— У них еще и змеи летают…

— Ага. Император их сыном драконьим зовется.

Тигр со стоном опустил голову на ладони и замолчал. Долго не выдержал. Уже скоро глаза свои жгучие на Анкатэша снова поднял. С надеждой посмотрел, словно на отца родного:

— Конкубин… это вообще что за жопа такая?

Сказал, и сам от выбранного слова поморщился.

Анкатэш на подушках поерзал:

— Ну, это вроде наложника нашего. Любовника официального.

— Что за ересь? Любовник? Официальный? Ежели официальный, чего ж он, ирод, не в мужья меня берет?

— Так ведь есть уже, — сказал Анкатэш с сочувствием. — Официальный-то.

— Чего есть? — не понял Тигр.

— Жена официальная, — объяснил Анкатэш. — Императрица.

Лицо Тигра посерело.

— Живая?

— А чего ж ей помирать?

— Да как же он, при живой-то жене…

— У них это можно. И жен несколько, и конкубинов этих не счесть.

Рыжие глаза нехорошо потемнели. Ноздри орлиного носа раздулись.

— И сколько их у него? — спросил Тигр тихо, но угрожающе. — Других конкубинов, таких… как я?

Анкатэш вжал голову в плечи. И не виноват, вроде, а все одно страшно. Тигр ведь и озвереть может.

— Да демон его знает. Поговаривают, чуть не сто…

Тигр не рычал и не дрался. Просто опустил голову. Глаза закрыл. Плечи понурил. Сдался?

Зрелище было печальное. Даже сколопендра вроде как с сожалением поглядела. Потом губы поджала и бумажки в сторону отложила.

— Благодарю тебя, многоуважаемый Анкатэш. Информация, тобой предоставленная, как нельзя кстати. Великий махараджа тобой доволен. — Она кивнула на дверь. — Иди с миром. Тебя проводят.

Анкатэш кряхтя поднялся и заковылял к выходу. В голове был сумбур. Вроде и хорошо все, живи да радуйся, а на душе гадко.

Уже за ручку держался, когда Тигр его догнал и в ворот шервани вцепился.

— Усы, — спросил, задыхаясь, — усы они носят?

Анкатэш даже руками всплеснул:

— Да какие ж это усы, пресветлый принц. Срам один. Три волосенки всю жизнь отращивают, да так и мрут безусые. Завидовать тебе будут. По-черному.

Усмехнулся Тигр. Улыбка была кривая и какая-то… кровожадная. У Анкатэша аж от сердца отлегло. Нет, не сдался. Не сломлен. Ох, берегитесь, палкоеды. Думали кошку ручную получить? А вот попробуйте со зверем справиться. Один ведь на весь мир такой. Пресветлый принц. Шэрхан Аравиндра Сай. Тигр.

А теперь самое время упмой стресс заесть.

2

Соврал купец. Не застывает ссаньё струёй. Наоборот, вон целая лужица уже вокруг жёлтого натаяла.

А в остальном — правду сказал. И про тонкие длинные мечи у стражи, и про верблюдов двугорбых, и, главное, про холод нечеловеческий. Ни тёплая курта, ни шаровары Шэрхана не спасали. Зубы клацали, пальцы дрожали. К слону в хобот забрался бы не задумываясь, да только не пустили боевую подругу в портал, сволочи. Осталась мудрая Джаджи в королевских стойлах. Когда-то свидятся?

Шэрхан сплюнул, пнул сапогом в кучку снега и повернулся к обозам, мерно появляющимся из портала. Исполинские каменные двери были распахнуты, портал между ними звенел и дергался. Поверхность его цвета мутной джунглевой речки рябила, изрыгая обозы с мерзким чавканьем. Воняло гнилью.

Со стороны империи Тян-Цзы вход охраняла парочка великанов-стражников. Издалека смотрелись как люди, а подойдёшь поближе — демон разберись что. Кожа в просветах лат как грязь, мокро-гладкая и какая-то податливая, словно глина невысохшая. Морды пресные, губы сжатые, глаза-щелки. В руках длиннющие алебарды. Вроде и настоящие, а вроде как и к телу приклеены. Бесовщина какая-то.

Вот стражники, охраняющие караван — они были настоящие. Кроме длины мечей и смехотворных потуг в усато-бородатом плане, они ничем от джагорратской армии не отличались. Плевались, гоготали, пыжились. На Шэрхана потихоньку пялились. Ожидаемо самый смелый вскоре подошёл и на своём перед Шэрханом залопотал. Дурацкий язык. И звучит по-дурацки.

— Не понимаю я тебя, идиот, — сказал Шэрхан и как следует брови сдвинул для острастки.

Солдат посмотрел назад, на своих, вроде как за поддержкой, а потом сказал с акцентом, толстым, как коровий язык:

— Тигр? — и пальцем ткнул.

Шэрхан сложил руки на груди. Ничем хорошим этот разговор не закончится.

— Ну Тигр.

Солдат посмотрел на своих, и они заржали. И этот ржал, зубы свои жёлтые Шэрхану показывая. Дурак.

Шэрхан его за грудки взял, встряхнул так, что пластины лат друг об дружку стукнулись, а на землю вернув, тонкий меч из ножен дёрнул, да ему же в грудь и наставил. Друзья-солдаты быстро смеяться перестали. Свои мечи оголили, Шэрхана в круг взяли и по-своему прикрикнули.

Шэрхан не сразу послушался. Взвесил, не торопясь, длинный клинок, рукоятку рассмотрел, заточку проверил и только потом уже хозяину, все еще столбом стоящему, вернул. Солдаты отступили, тихо переругиваясь, и от Шэрхана отстали. Стало совсем скучно.

Повозка за повозкой продвигался караван. Обещанные двадцать пять телег с взрывательным порошком — двадцать пять! вот во сколько оценили Шэрханов зад — давно уже скрылись с той стороны, так что теперь мерно въезжали джагорратские повозки: дары императору, товары на продажу, а где-то там, в конце вереницы, пожитки самого Шэрхана. Три повозки одежды и утвари и четвёртая — доверху груженая личным оружием. С металлом в портал не пустили. Даже тальвар верный, у самого короля асуров отбитый, пришлось в повозку сгрузить. В который раз Шэрхан похлопал по левому бедру: пусто и одиноко, как руку отрезали.

Ослы тянули повозки медленно. Не дурачье, тоже не торопились поменять теплоту Джагоррата на этот безбожный мороз. Поджимая ноги, длинноухие тряслись и сопели, выдыхая облачка пара.