Мы погибнем вчера: Ивакин Алексей Геннадьевич

Ивакин Алексей Геннадьевич Мы погибнем вчера

Пролог

Меня нашли в воронке. Большой такой воронке – полутонка хорошие дыры в земле роет. Меня туда после боя скинули, чтобы лежал и воздух своим существованием больше не портил.

Лето сменилось зимой, зима летом, и так 65 подряд лет. Скучно мне не было, тут много наших, да и гансов по ту сторону дороги тоже хватает. В гости мы, конечно, не ходили друг к другу. Но и стрелять уже не стреляли. Смысла нет. Но и война для нас не закончилась. Все ждем приказа, а он никак не приходит…

А нашли меня осенью. Листва была еще зеленая, но уже готовилась к тому, чтобы укрыть нас очередным одеялом. Хотя мертвые не только сраму не имут, но и холода не боятся. Чего нам бояться то? Только одного…

Нашли меня случайно – молодой парнишка, чуть старше меня, лет двадцати, наверно. Сел на краю воронки, закурил незнакомым ароматным табаком, и с ленцой ткнул длинным щупом в дно. И надо ж, прямо в ногу мне попал.

Он прислушался к стуку металла о кость, ткнул еще несколько раз, и, отплюнув в сторону недокуренную папиросу с желтым мундштуком, спрыгнул вниз. Расточительные у нас потомки. Мы самокрутку на четверых порой делили.

В несколько взмахов саперной лопатки, он снял верхний слой почвы надо мной.

"Есть!" – воскликнул он, когда металл отвратительным звуком ширкнул мне по черепу. Больно мне не было. Было радостно и удивительно – неужели?

Пацан отложил инструмент в сторону и достал немецкий штык-нож. Интересно, где он его взял? На той стороне подобрал? Не похоже, вроде… Блестит, как новенький. Не то, что мой, от трехлинейки. Тот, после последней моей атаки, так и заржавел, нечищеный.

По косточке он начал поднимать меня, а я пытался подсказать ему, где, что лежит. Конечно, мне все равно – подумаешь, зуб тут останется, или там палец, но как-то не хотелось часть себя оставлять.

Ну не хотелось…

Жалко медальон осколком разбило. Хоть бы весточку моим передали, где я да что я. Впрочем, вряд ли бы она дошла. Брату, сейчас наверно уже лет 70… Где он сейчас? Жив ли? Или ждет меня уже там? Ну а Ленка точно не дождалась. И правильно сделала.

Эй, эй! Парень! Куда глину кидаешь? Это ж сердце мое, пусть и бывшее! Не услышал.

Хотя сердце тогда в лохмотья разорвало.

Когда мы бежали по полю, к дороге, земля в крови, кровь на сапогах, тогда и шмальнуло. Я сразу и не понял, пробежал еще метров сто, траншея с фрицами приближалась, хочу прыгнуть уже, смотрю, а винтовки нет, и граната из руки будто выпала…

Оглянулся, а тело мое лежит, голова вдрызг, грудь разворочена и только ноги в ботинках еще дергаются.

Сейчас даже смешно. А тогда страшно было. И чего делать – не знаю. Упал, пополз обратно, пытаюсь винтовку схватить, а не могу. И мычу, мычу…

Мне б, дураку, "Отче наш" вспомнить… А как его вспомнить, если я его и не знал никогда? Комсомольцам религиозный опиум ни к чему. Это мне еще отец объяснил, когда колокола с церкви сбрасывали и крест роняли.

А наши немцев из траншеи тогда все-таки выбили. Покрошили не мало, но и нас полегло – почти весь батальон.

Потом половину оставшихся собрали, и они ушли над лесом на восход.

Как были – с пробитыми касками, в бинтах, оторванными ногами – они шагали над землей. Красиво шли. Молча. Не оглядываясь.

А мы остались.

А парень нашел осколки медальона и матюгнулся так, что с рябинки над ним листочки посыпались. От расстройства снова закурил, разглядывая находку.

И тут подошел второй. Первый молча протянул ему остатки медальона.

Второй только вздохнул: "Эх, блин, еще один неопознанный"

Первый молча кивнул, докурил и снова спустился ко мне.

Да ладно вам, ребята, хотелось мне сказать, не переживайте. Я без вести пропавший, обычный солдат. Таких, как я, много. Только подо мной в воронке еще 10 наших. Из нашего взвода. И все неопознанные рядовые. У кого потерялся медальон, у кого записка сгнила, а кто и просто не заполнил бумажку. Мол, если заполнишь – убьет. А войне по хрену на суеверия. Она убивает, не взирая на документы, ордена, звания и возраст.

Вон рядом совсем, сестричку с нашим лейтенантом накрыло одной миной. Она его раненного уже вытаскивала с нейтралки. У комвзвода, кстати, медальон есть. Я точно знаю.

Мужики! Найдите их! Вместе мы тут воевали, потом лежали вместе. Хотелось бы и после не расставаться.

Так думал я, когда наше отделение пацаны в грязных камуфляжах тащили в мешках к машине.

Так думал я, когда нас привезли на кладбище, в простых сосновых гробах – по одному на троих.

Так думал я, когда нас тут встретили ребята с братских могил. В строю, как полагается.

Так думаю я и сейчас, уже после того, как мы ушли над лесом на восток.

И оглядываясь назад, я прошу – мужики! Найдите тех, кто еще остался!

Глава 1. Снаряд.

– Есть!

Невысокого роста, слегка рыжеватый парень в камуфляже тыкал щупом в кочку.

– Чего у тебя, Захар, там есть? Кость? – отозвался копающийся рядом второй.

– Не… Металл. Хрень какая-то. Большая. Лех, глянь-ка. – Не убирая щупа с большой кочки, Захар приглашающе махнул.

Тот взял лопатку, воткнул в землю нож, встал с четверенек и подошел к Валерке. Двумя взмахами смахнул слой листвы вокруг и взялся за щуп. Потыкав им вокруг кочки, сказал:

– Минак у кого?

– Леонидыч! – заорал Захар. Крик по безмолвному, еще голому апрельскому лесу прокатился несколько раз. – Леонидыч!

– Да не ори ты, – поморщился Лешка. – Если он в пищалке, хрен чего услышит. Кстати, вон он! – и показал лопаткой на другую сторону оврага. – В кустах шарится.

Леонидыч, командир поискового отряда "Возвращение", крепкий, плотно сбитый мужик 52 лет, майор запаса, действительно был в наушниках. Индукционный металлоискатель и впрямь порой оглушал так, что после шести часов работы с ним свист в ушах продолжался до следующего утра. Поэтому опытные поисковики обычно с ним не работали, полагаясь на опыт, нюх и интуицию.

Однако сегодня все были загружены своей работой. Захар и Лешка шли по краю оврага по траншее, девчонки, Рита с Маринкой, подымали верхового лейтенантика, которого еще вчера нашел Толик, совсем недалеко от лагеря. Остальные мужики – Виталик, Вини и Юра пошли в дальнюю разведку к озеру, искать захоронку десантников. Ёж сидел в лагере дежурным, замученный медвежьей болезнью, случившейся с ним ни с того ни с сего.

– Леонидыч! – Рявкнул снова Захар. Тот продолжал игнорировать, стоя к ним спиной.

– Может кинуть в него чем? – флегматично предложил Лешка, наблюдая, как афганка исчезает в кустах.

– Лопаткой? – предположил Захар.

– Или щупом?

– В задницу, по самые гланды! – хором закончили оба любимой присказкой командира. Которую он, впрочем, при девчонках не высказывал.

Лезть в овраг никак не хотелось. Глина была мокрая, снег сошел совсем недавно, карабкаться по грязи было лень. Лешка уже собрался прыгать, но именно в этот момент Леонидыч оглянулся.

Ребята замахали ему, тот снял, наконец, наушники.

– Леонидыч, иди сюда! Хрень нашли какую-то!

Тот молча кивнул в ответ и скрылся в лесу.

– Куда это он? – Оторопело спросил Захар.

– В обход, наверное. – Пожал плечами Лешка. – Покурим?

Они уселись около березы и вкусно задымили. "Примой". Почему-то другие сигареты в лесу не курились.

Огонек уже обжигал пальцы, когда командир, наконец, вышел из кустов по эту сторону оврага.