Случай в лесу

Лето 1942 года. В советской прифронтовой полосе немецкий "Юнкерс" выбросил группу парашютистов, но не смог уйти через линию фронта и был сбит истребителями.

Выпрыгнуть с парашютом удалось только двум немецким летчикам. Ветер понес их на советские позиции, и, заметив это, один из немцев на глазах у изумленных красноармейцев прямо в воздухе начал стрелять в другого члена экипажа…

С. Мстиславский
Случай в лесу

1

Полковник фон-Таубе довольным взглядом окинул лужайку, на которой, топорщась широкими, из фанеры сшитыми крыльями, выставлены были три "болванки", изображавшие тяжелые бомбардировщики; старательно выписаны на хвостах рогатые свастики. Он обернулся к стоявшим за ним офицерам.

- Для полноты иллюзии выделите сюда взвод, обер-лейтенант Клаус. При появлении русских, - а они появятся, будьте уверены, - пусть инсценируют отчаянную оборону "аэродрома": ураганный огонь и прочее... чтобы большевики не пожалели бомб.

Клаус отдал честь.

- Трех тяжелых бомбардировщиков достаточно, господин полковник, я полагаю, чтоб "соколы" (он скривил злою улыбкою рот) клюнули на эту приманку. Стоит ли отдавать - в дополнение к крашеному дереву - кровь наших людей!

Полковник сердито сдвинул брови.

- От вас все еще пахнет лейтенантом запаса, дорогой Клаус. Вы все еще как были, так и остались доцентом Иенского университета: "икс плюс игрек равно зет". Что значит еще одна могила на два-три десятка людей? Для чего солдат посылают на фронт? К тому же, я полагал, что вы догадаетесь сами назначить на это дело австрийцев. Если мы льем, как воду, нашу драгоценную северогерманскую кровь, единственную чистую в мире, то этих метисов...

Клаус усмехнулся.

- Если война будет итти, как идет, через какой-нибудь месяц кредиты крови будут исчерпаны, господин полковник... Восточный фронт один уже ст о ит нам свыше семи миллионов, а русские и не собираются выходить из боя...

- Неуместные шутки, - обрезал фон-Таубе. - Операции развиваются с совершенной, математической точностью. Но математика, как разъяснил профессор Гек, - "проявление северного арийского духа, его воли к господству над миром". И вы, как математик...

- Именно потому, - кивнул Клаус. - Я знаю довольно твердо сложение и вычитание. И поскольку слагаемых...

- Довольно! - совсем уже гневно сказал полковник. - Даже в своем тесном кругу такого рода разговоры... Исполняйте, что вам приказано.

Он резко повернулся и пошел к опушке леса. Один из офицеров подровнялся к полковнику. Он сказал ему вполголоса, на ходу:

- Вы не полагаете, что пора обратить внимание отдела особого назначения на обер-лейтенанта Клауса?

- Нет, - досадливо ответил полковник. - Это честный служака, чистокровный ариец старой тевтонской породы - хотя и не дворянин. Советских он ненавидит не менее, чем мы с вами. У него просто сдали нервы - потери, действительно, потрясающие. Он воскреснет душой при первом нашем громовом успехе...

Офицер пожал плечами.

- Гром грянул, по-моему, в первую же неделю войны... И с тех пор мы продвигались на всех операционных направлениях... Какого еще грома нужно господину Клаусу? Впрочем, я не смею, конечно, настаивать... Когда вы предполагаете вернуться из полета, господин полковник?

- К восемнадцати часам, - ответил полковник, мельком взглянув на браслетные свои часы. - К этому времени главная база закончит перемещение... Вы никому из летного состава не сообщали о ее новом месте?

- Никому, само собою разумеется, - быстро ответил офицер. - Они получат указание по радио, когда будут возвращаться с дневного боевого вылета. Кроме вас, никто не уйдет в воздух, зная новую базу... Вот и наш аэродром: идеальная маскировка, не правда ли?

Полковник кивнул удовлетворенно. Маскировка, действительно, была образцовой. Под густыми кронами деревьев самый зоркий глаз не смог бы с воздуха разглядеть девять тяжелых бомбовозов, около которых копошились люди, готовя машины к вылету.

- Парашютисты готовы?

- Я отобрал, как вы приказали, русских, из эмигрантов. Надеюсь, они оправдают расход. Вон они, ждут под деревом.

- Но они еще не одеты!

- Дело одной минуты, господин полковник. А в нашем распоряжении еще полчаса. Они подкрепляются перед работой, вы видите.

2

Они подкреплялись, развалившись на земле вокруг белого разостланного платка, на котором стояла бутылка коньяку, два походных стаканчика, консервные коробки. Их было двое: один - повыше ростом, молодой еще, худой, горбоносый; второй - приземистый, почти квадратный, длиннорукий, с сильной проседью в коротко подстриженных волосах. Оба чисто выбритые, в потертых, но добротных, заграничного покроя костюмах. Высокий налил стаканчики, открыл коробку и стал старательно внюхиваться.

- Пахнет? - тревожно спросил квадратный. - Как бы еще не отравиться... Посмотри хорошенько, нет ли дырочки: случается, что рабочие на консервных заводах нарочно прокалывают банки при отправке в армию. Консерв загнивает тогда скорей, чем мясо на солнце...

Высокий повертел коробку.

- Будь они три раза прокляты! Есть ли возможность открыть дыру, когда ее вертят, чтоб не было видно...

Старший вздохнул.

- Нечисто ты по-русски говоришь, Петруша. Хорошо еще, что ты черный - можешь за азиата какого-нибудь сойти, а то совсем бы скандал. И почему, собственно? Из России, правда, тебя малышом вывезли, но ведь ты жил в русской колонии и в семье по-русски говорят.

- В семье с кем было разговаривать? - рассмеялся высокий. - С папашей-мамашей? Или с пуделем? В Париже другой кто был, с кем иметь разговор.

Квадратный погрозил пальцем.

- Шалун! Отцы, вот, прошалили Россию... Где папашины имения и заводы, господин бывший наследник бывшего владельца бывших заводов бывшего сахара? Теперь вот - изволь радоваться (он поднял глаза вверх), каким путем приходится возвращаться. Столбовой дворянин, в бархатную книгу записанный, спускается на российскую землю с немецкого аэроплана как диверсант. Хорошо хоть слово приличное.

Высокий тоже поднял глаза. Но ничего не сказал. Седоватый продолжал:

- Мало удовольствия, прямо надо сказать, особенно в моем возрасте. Я предпочитаю прыгать, чем умереть с голоду. Или сгнить где-нибудь в концлагере.

- Как консерв, - усмехнулся молодой и отшвырнул банку. - Только там гниют без воздух.

Старший вздохнул.

- Остро, но неграмотно. Ты там, когда мы спустимся и пойдем, молчи больше. Мужички, конечно, простота, лапотники синебрюхие, кусту молятся, но попасться все-таки можно.

Он вздохнул опять и опрокинул стаканчик ловким, привычным движением в горло.

- Хорошо еще, что хоть в ближний тыл бросают: взорвем этот самый мостишко - и заляжем где-нибудь в леску, пока немцы подойдут. Для выпивки уютнее места не найдешь, чем российский лес. Благодать. Сколько мы, в былые дни, на охоте пили! А ты сроду русской березки так и не видел, Петруша? Ах, до чего я люблю расейскую нашу березку! Лучше дерева нет!

Высокий рассмеялся неожиданно.

- Для розги? Синебрюхого лапотника сечь?

- Го! - Седоватый высоко поднял брови и налил себе еще коньяку. - Определенно: ты становишься остроумным, Петруша. Это не к добру. Что, руки чешутся? Правильно, Петя: счет у нас с тобой к мужикам большой. Ничего, бог даст, сквитаемся.

- Сквитаемся, - медленно повторил высокий. - Деды мои запарывали это быдло розгами на конюшне, я буду резать им ремни из спины.

- Резать-то будут немцы, - ухмыльнулся старший. - А ты будешь только смотреть. Или, пожалуй, ножик точить, если заслужишь настоящее доверие. Но что значит дворянская кровь! Вскипел - и смотри пожалуйста! Ты даже по-русски стал куда чище выговаривать.

Он посмотрел сквозь деревья.

- Девица Менгден идет. Значит, скоро отправка. Ну, посошок на дорожку, по старорусскому обычаю... Ты все-таки не закусывай. И этот консерв, может, гнилой - пропадем: с расстройством желудка - какая может быть диверсия.

Высокий следил глазами за подходившей девушкой.

- Опять этот долговязый ефрейтор с нею...

Квадратный рассмеялся коротким, противным смешком.

- Да, Петруша, и здесь не получается. Прямо позор. Аристократ, молодой, даже, пожалуй, - дай-ка на тебя посмотреть попристальнее... да, да, красивый: один нос чего стоит! - а какая-то паршивая немочка мещанского сословия нос воротит... И приходится уступать нижнему чину! Ничего не поделаешь, не та порода. Подымайся. Лейтенант идет. И Струков с ним. Должно быть, одеваться пора. Они мне назло Струкова этого третьим подкинули. Знают - я его терпеть не могу: убил бы мерзавца, честное слово. Каких два дела он у меня в Париже сорвал!

- Ну и убейте, - равнодушно сказал Петруша. - Пустое дело - подрезал в парашюте какой-нибудь тросик или что - и станет ангел бескрылым. Хотите - я сделаю: за фунт стерлингов...

Он поднялся и, брезгливым движением холеных пальцев очищая коленки, пошел, пробираясь сквозь кустарник, навстречу офицеру. Седоватый двинулся следом, захватив недопитую бутылку.