Поэт - "хулиган"?! Поэт - "самородок"?!
На Западе его называли то "русским соловьём", то безумцем. Его творчество вызывало восторженную истерию.
Его личная жизнь была бурной, яркой и скандальной.
Его любили друзья и обожали женщины.
В его судьбе было множество загадок и тайн, многие из которых открывает великолепный роман Александра Андреева!
Дополняет образ Есенина роман его друга Анатолия Мариенгофа "Роман без вранья".
"Роман без вранья" прочтётся с большим интересом и не без пользы; тех, кого мы знаем как художников, увидим с той их стороны, с которой меньше всего знаем, а это имеет значение для более правильной оценки их.
Содержание:
Александр Андреев - ЕСЕНИН 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 31
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 66
Анатолий Борисович Мариенгоф - РОМАН БЕЗ ВРАНЬЯ 110
ОБ АВТОРЕ 133
Примечания 133
Есенин
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.
А. Пушкин
Александр Андреев
ЕСЕНИН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
окошко заглянуло солнце, рыжее, нечёсаное, будто спросонья. Прижалось к самому стеклу, щурясь и улыбаясь. От тёплого его дыхания голубые морозные листья ожили и зашевелились, свёртываясь. Зазвенела капель - с подоконника в жестяную банку.
На стене, словно на речной ряби, трепетали золотые пятна. Они дробились, разбрызгивая лучи, и наводили на мысль о празднике. Пятно легло на портрет Николая Второго, высветив один глаз царя, ласковый, бездумный...
Есенин сидел у окна. Внезапно охваченный радостным беспокойством, он глядел на оранжевый зимний пожар. Увидел себя со стороны: вот он покидает тесный класс и идёт в эту пылающую огнём пустыню. Один. И сзади волочится длинная чёрная тень. А пустыня влечёт, уводя всё дальше и дальше - в колдовскую глубину, в неведомое.
Есенин собрал учебники, тетради, спрятал их в парту и молча вышел из класса. В передней он оделся и отворил дверь на улицу. Сторожиха, пожилая женщина, тучная, с добрым лицом, сунула в карман его пальто ломоть чёрного хлеба. Колеи дороги были натёрты полозьями саней до жёлтого глянца; снег между ними истолчён конскими копытами. Есенин побежал, скользя и взмахивая руками, чтобы не упасть. Миновал последние дома, остановился в удивлении - перед взором его неожиданно возникло чудо: заснеженная, чистая равнина. По ней бродили лиловые тени, клубясь, текли к лесной дальней кромке. Снег огневел, зернистые искры ослепляли взгляд. А даль манила...
Есенина будто кто-то легонько толкнул в спину, и он пошёл, озираясь по сторонам, усмиряя радостную дрожь.
Он давно заметил в себе одну странную особенность: в минуту душевного изумления и смятения его пронизывала эта непонятная дрожь.
Один раз - это было в детстве - он долго купался с дядей Сашей . Выйдя из воды, лёг на траву, уперев локти в землю, опустив на ладони подбородок. Взглянул за реку.
Там, в лугах, исхлёстанных багровым ливнем заката, были раскиданы стога, среди них паслись лошади, горел костёр, от костра голубым ручьём струился дым, а на горизонте застыли облака, круто взбитые, упругие, с красными боками, и кругом, куда ни глянь, - дали, дали без конца... Почувствовав, как сердце сдавила боль, крепкая и сладкая, он вздрогнул и вдруг заплакал.
Дядя Саша удивился:
- Ты что? Озяб?
- Нет.
Есенин не догадывался тогда, что дрожал и плакал он от восторга - мир с его красками, звуками, запахами входил в юную душу...
Вот и сейчас он ощутил такое же состояние душевного восторга.
Дойдя до середины поля, Есенин приостановился и взглянул вверх.
Туча над лесом вставала стремительно, вихревыми толчками, студёная, кипящая, с рваными клочковатыми краями. Клочья оторвались и понеслись к солнцу. Достигли его, и свет мгновенно померк. Повалил и буранно завихрился снег. Ветер налетал порывами, со свистом, с воем. Сухая крупа, шурша, потекла низом. Временами снег обдавал с ног до головы, сёк по слипшимся векам.
Есенин знал, как пропадают застигнутые пургой. Он хотел уже вернуться, но, подумав, решил, что дорога знакомая, пурга может так же быстро кончиться, как и началась, надвинул на самые брови шапку и упрямо двинулся дальше, заслоняя варежкой левую щёку от ветра.
В лесу было тише. Буран шёл поверху, и снежное крошево сыпалось отвесно, плотно прикрывая дорогу. С обеих сторон стояли деревья, седые, неприступные, они спокойно укрощали расходившуюся вьюгу.
Пурга подстерегла Есенина, когда он снова вышел в открытое поле. Она сразу запеленала его всего и принялась качать из стороны в сторону. Колеи едва угадывались под ногами, идти становилось всё труднее. Снег свивался в спирали, ледяной, жгучий. Но холода Есенин не ощущал, ноги и руки горели, лицо, мокрое от растаявшего снега, пылало...
За спиной фыркнуло, его головы мягко коснулась лошадиная морда. Он сошёл с дороги и сразу провалился почти по пояс. Сзади шла подвода, за ней вторая, третья - целый обоз. Порожняком. Сани с подсанками. Вымахнув из сугроба, Есенин цепко ухватился за подсанки. Повалился на бок, поехал, улыбаясь, довольный своей ловкостью.
В санях сидели двое, замурованные в тулупы со стоячими воротниками, - будто окаменели. Один из них неуклюже повернулся к Есенину. Опрокинувшись, достал непрошеного седока кнутом.
- Слазь!
Удар кнута пришёлся по плечу не больно. Есенин соскочил с подсанок. А сзади опять нависла лошадиная морда.
Второй мужик тяжело выбрался из саней, приблизил к Есенину бородатое лицо.
- Садись ко мне, - сказал он. - Ну его к лешему, чумового! Стой, Касатка!
Лошадь остановилась, уши и грива её были обмётаны инеем. Забравшись в сани, мужик вгляделся в Есенина, покачал головой.
- Тебе, парень, так и замёрзнуть недолго, - заметил он, - Не больно разумен, видать: пустился в лёгкой одежонке да в щиблетах. В такую непогодь. Ай-аяй!.. Суй ноги под тулуп.
- Мне не холодно, - отозвался Есенин.
- Сейчас не холодно, версту проедешь - узнаешь, как не холодно. Суй! Вот так... Куда путь держишь?
- В Константиново.
- Зачем понесло-то тебя в буран?
- Домой.
- Случилось что?
- Нет, - сказал Есенин. - Бабушку хочу повидать!
Мужик опять покачал головой.
- Ишь ты! Любишь, видать, бабушку-то?
- Люблю.
- Время больно плохое выбрал.
- Когда вышел, солнышко светило!
Лошадь монотонно трусила, не отставая от идущих впереди саней. Ветер не стихал. Он напирал, заходя то с одной, то с другой стороны. Перед глазами во мгле темнел круп лошади, мелькали ноги, перебирающие белые шаги. Ехали молча.
Вечерело. Сколько вёрст проехали и где находились, Есенин не знал. Мужик толкнул его локтем.
- Может, доедешь с нами до нашего села? А завтра пурга уляжется, пойдёшь домой.
- Ничего! Доберусь!
- Ну, гляди. А то ведь я могу и не отпустить тебя.
Есенин рассмеялся.
- А я вырвусь и убегу!
- Дурья твоя голова! Заплутаешься ведь!
- Не заплутаюсь.
- Тогда сходи здесь. Нам прямо, а ты забирай правее! - Мужик махнул рукавицей во тьму, попридержал лошадь и вывалился из саней. - Вот вешка стоит, видишь?
- Вижу. - Перед ним был длинный шест с привязанным пучком соломы. Есенин дотронулся до него рукой.
- Так вот и ступай - от вехи к вехе. Шарь ногами колею, её не везде занесло. Ничего, добредёшь, тут уж недалеко.
Есенин остался один в диком поле и как бы вдруг ослеп - метель накрепко завязала ему глаза. В первый момент он пожалел, что расстался с добрым мужиком, с его санями и тёплым тулупом. Но обоз смутными тенями проплыл мимо, пропал...
Есенин потоптался на месте, держась за веху, потом шагнул во мглу. Побрёл. Колея была чистая и твёрдая - снег пересыпался через дорогу, не задерживаясь. Лишь кое-где вставали поперёк невысокие косые наносы. Есенин повеселел: если и дальше будет такой же путь, то до села ноги донесут быстро.
Захотелось есть. Вспомнил о сторожихином ломте хлеба. Торопливо вынул его, откусил - холодный, чуть тронутый морозом... Стало жарко, спина повлажнела от пота, голова горела, и, чтобы остудить её, он стащил шапку. В волосы тотчас набилась ледяная крупа. Перед глазами вдруг возникли цветные круги - красные, зелёные, жёлтые. Сходились, наплывая один на другой, переплетаясь, и исчезали. Потом опять колебались. Он шёл, проталкиваясь сквозь вьюгу.