Профиль
Муратов открыл дверь. Самусев вошел в дом, снял кепку, стряхнул ее.
- Чего стряслось, а, Михалыч?
- Да вот проезжал мимо, увидел огонек, думаю, дай заеду, навещу тебя.
- Тоже мне, нашел время для гостей! Ну раз уж приехал, заходи. - Самусев отметил что Муратов уже изрядно пьян. - Дай гостю тарелку, Марина. И стакан.
- Сейчас, сейчас, - Марина, ничего не понимая, засуетилась, поставила для Самусева два прибора.
Тот не торопился снимать плащ, стоял, глядя на пылающий камин.
- У вас тут хорошо, огонь горит, тепло. Давно небось устроились.
- Приехал бы ты на полчаса позже, я бы тебе дверь не открыл.
- Тогда бы я и огонька в окне не увидел. Кто ж таким делом при свете занимается? Я все понимаю, дело нужное, хорошее, третий в нем лишний, - хитро подмигнув хозяину, сказал Адам Михайлович.
- Раз уж зашел, то разденься, а то стоишь, как курица мокрая, вода с тебя на ковер течет!
Самусев снял плащ, потер руку об руку. Подошел к камину, немного потоптался возле него, отогревая замерзшее тело.
- Гнусная погода, да, Федор?
- Хуже не бывает.
- Как ты на машине сюда проехал?
- А ты на чем добирался? - удивленно заморгал Муратов.
- Я и не доехал, машину оставил в переулке. Уверен был, не проеду.
-- Да на твоих "Жигулях" в нашем переулке даже развернуться можно, не то что проехать.
- Побоялся. Еще застряну… А вдруг тебя бы на месте не оказалось, что потом делать? Сиди в машине, кукуй до утра, пока люди не появятся.
-- Точно, никого здесь нет. Весь поселок проехали, лишь на одной даче свет горел, то ли сторож там, то ли любовники заехали.
- А может, воры, - сказал Самусев.
- Может, и воры, кто ж их там разберет?
На даче Муратова Самусев бывал много раз. Самые важные вопросы решались, как правило, здесь. Тут хозяин и его приятель договаривались о делах, здесь пили водку, сюда привозили женщин. Здесь же иногда и ссорились, правда, не сильно.
- Выпей, - не спрашивая о желании гостя, Муратов налил полстакана водки. - А может, коньяку хлопнешь полстакана?
- Я за рулем.
- Заночуешь у меня, а утром уедешь.
- Нет, я к тебе ненадолго заскочил.
Дача Адама Михайловича Самусева находилась в соседнем поселке, километрах в шести отсюда. Поэтому у Муратова и не возник вопрос, зачем и почему заместитель директора, с которым он уже виделся днем, заехал к нему на ночь глядя. Впереди маячили два выходных дня, так что человек мог собраться к себе на дачу.
- Нет, пить я у тебя не стану, ты уж, Федор, меня уволь. Себе только в удовольствии не отказывай.
- Вольному воля, а я выпью.
Хозяин выпил. Покурили. Гость потер руки и наполнил стаканы.
- Люблю смотреть, как другие пьют.
- Самому пить лучше, чем на других смотреть. Марине было невдомек, с чего это вдруг Адам Михайлович Самусев так обхаживает Федора, подливает и подливает ему и ее не забывает. Часам к двенадцати Муратов был уже в стельку пьян, да и Марина с трудом держалась на ногах. Она принялась рассказывать Самусеву анекдот, но концовку, как ни старалась, вспомнить не смогла и принялась хохотать.
- Погоди, Марина, погоди. Так ты говоришь, Федор нервничает?
- Мягко сказано, нервничает! Он, по–моему, вообще с ума сошел.
- И что он тебе говорит? Ты его вчера и позавчера видела?
- Вчера я его видела, заезжал ко мне, - на глазах пьянея, произнесла Марина.
- Что он тебе говорил?
- А что он может сказать? Или молчит, или матом ругается.
- Переживает, наверное, из‑за пожара на заводе.
- Еще бы он не переживал! С него уже подписку о невыезде взяли, а Барановского арестовали.
- Арестовали?! - словно для него это являлось новостью, вскинул густые брови Самусев.
- На следующее утро. Барановский на пожаре бегал, пытался руководить. Мне Федор рассказывал. Это действительно серьезно, а, Адам Михайлович?
- Думаю, серьезно, Марина. Но тебе‑то чего переживать? Ты к этому пожару никакого отношения не имеешь.
- А Федор имеет? - спросила женщина.
- Федор что? С него взятки гладки, он в день пожара в командировке находился, вернулся только на следующий день. Так что, думаю, потаскают его недели две, да и отпустят.
- А он говорит, его отпускать никто не собирается, твердит, что его посадят.
- Серьезно? - словно сам не слышал этого от приятеля, спросил Самусев.
- Да–да, так и говорит.
- Ну‑ка, давай выпьем. А ты мне поподробнее расскажи.
Они придвинулись к столу. Муратов уже спал, положив локти на столешницу и уткнувшись в руки черной, курчавой головой.
- Да, скверное дело, - наливая полстакана коньяку и подвигая его к Марине, произнес Самусев, - очень скверные дела.
- Вы так много мне налили…
- Пей, нервы успокаивает.
- Считаете, Федора посадят? - Думаю, нет, - не слишком убежденно произнес Адам Михайлович. - Думаю, посадят Барановского да еще пару его подчиненных из охраны. Они, собственно, во всем и виноваты.
Марина закрыла глаза, залпом выпила коньяк и тут же икнула.
- Закуси, - подавая кусок мяса, наколотый на вилку, произнес Самусев.
- А вы что же не пьете, Адам Михайлович?
- Я за рулем, мне нельзя.
- Действительно вся документация сгорела?
- Не только документация сгорела, все сгорело. Там комиссия сейчас из Москвы приехала, разборки идут по полной программе.
- Федора посадят? - вновь спросила женщина.
- Что ты заладила как пономарь одно и то же? Посадят, не посадят…
- Мне знать надо.
- Кто ж тебе скажет…
За окном шумел ветер, ветви хлестали по стеклам. А в гостиной пахло коньяком, дымом, жарко пылал камин. Было уютно и тепло. Верить женщине не хотелось.
- Федор говорит, что один садиться не будет. Самусеву Марина доверяла, он ей не внушал опасения. Основательный был мужчина, да и должность занимал соответствующую своему солидному виду, как‑никак заместитель директора крупного номерного завода.
- Федор, когда ко мне пришел, сказал, что один садиться не будет. Он сказал, если что, то он всех за собой потащит.
- Так и сказал? Небось пьяный был в стельку. Кого он заложит, что он знает?
- Я все знаю, - оторвав, голову от стола, прохрипел Федор Муратов.
- Лежи, Федя, не болтай чушь. Ничего ты не знаешь и никому ничего не скажешь.
- Все скажу! Все! Если наручники защелкнутся, я молчать не стану, - и Федор Муратов захохотал, сползая на пол.
- Давай‑ка его на диван перенесем.
- Да–да, - ответила Марина.
Вдвоем они взялись волочить тяжеленного Федора на диван. Федор что‑то невнятное хрипел, бурчал, матерился, буквально изрыгал проклятия на головы всех живых и мертвых. Но ни Марину, ни тем более Самусева этими словами он пронять не мог.
Все знали, Федор человек не сдержанный на ругань, да к тому же и пьяница. Правда, на работе даже чуть выпивши Муратова никто никогда не видел. Он, как правило, отводил душу после работы, заезжал либо на квартиру к Марине, либо вместе с ней приезжал на дачу. И уж здесь давал волю своим необузданным порокам. Щедрость Федора Муратова, как и его чувства, границ не имела. Он дарил своей любовнице все, что та ни пожелает. Увидит что‑нибудь золотое, блестящее и лишь скажет Муратову:
"Феденька, глянь какая симпатичная вещичка", - и уже через день–два эта вещичка оказывается в руках Марины.
О существовании у Федора любовницы знали многие. Не известно о ней было лишь жене Муратова.
- Слушай, родная, - сказал Адам Михайлович, - так он что, и вчера трезвый говорил, что всех сдаст?
- Во всяком случае, мне так говорил. Вспомнила! - всплеснула руками Марина.
- Что ты вспомнила? - насторожился Самусев.
- Концовку анекдота вспомнила! - и Марина принялась хохотать. Хохот ее был истеричным.
Адама Михайловича пьяная бестолковщина уже изрядно утомила и начала просто–напросто раздражать. Он то приехал сюда решить совсем другой вопрос и, надо сказать, ответ на него уже получил.
- Марина, успокойся! Выпей воды.
- Не могу я больше пить! - высокая грудь Марины в разрезе блузки дрожала. - Не могу я пить! Икота начнется.
- Не хочешь, как хочешь. Послушай, родная, где‑то у Федора ружье есть и патроны.
- Конечно есть. В шкафу платяном стоит, в его кабинете. А зачем оно вам, ворон стрелять будете?
- Боюсь я, Марина, через поселок идти, разные люди здесь ходят, лихие люди. Дай‑ка мне ружье на всякий случай.
- Федор ругаться станет.
- Я завтра с утра его назад привезу. Марина, пошатываясь, подошла к мертвецки
пьяному Муратову и принялась копаться в его карманах.
- Ага, вот! - она вытащила связку ключей и, так же пьяно пошатываясь, двинулась к белой двери. И если бы Адам Михайлович ее не направлял, то она наверняка ударилась бы в стену.
Женщина была горячая, упругая телом, и Адам Михайлович даже почувствовал легкое возбуждение и озноб, когда прижал Марину к себе.
- Ну, ну, Адам Михайлович, что это вы ко мне пристаете? Ружье, взятое без его разрешения, Федор вам еще простит, но если узнает, что вы и меня в придачу взять захотели, то ему это не понравится.
- Ему уже все равно. Открывай, открывай скорее! - держа женщину правой рукой за талию, бормотал Адам Михайлович.
Ключ захрустел в замке, дверь распахнулась. В кабинете было темно и холодно, тяжелые шторы на окне плотно сомкнуты. Женщина пошарила по стене, нащупала выключатель.