- Этого только дураки не боятся. От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Но сума нам с тобой не грозит, денег мы с тобой, слава богу, заработать умудрились, припрятать заначки в разных местах тоже. Другое дело, что не дадут воспользоваться деньгами, сидеть придется долго. И кто же мог предположить, что какой-то московский мерзавец может все испортить, парализовать в городе хорошо налаженную жизнь?
- А что тебе город? - щелкнув пальцами, сказал Сергей Сергеевич Короедов. - Можно подумать, тебя город интересует!
- Интересует. А почему бы и нет? - хмыкнул, сидя в кресле, Петров.
- Да не город тебя интересует, Федор Павлович, тебя интересует то же, что и меня.
- Так порт же связан с городом! Товар из порта идет в город…
- Да перестань ты дурить мне голову! Я и без тебя знаю, из какого крана нам деньги капают. Мне все твои секреты известны. Может быть, только не знаю номеров счетов в какой-нибудь "офшорке", да и то потому, что никогда ими не интересовался. Не люблю в чужие кошельки и карманы заглядывать.
- Это ты правильно делаешь, - сказал Короедов, опять блеснув очками. - Я тоже не люблю. Приличные люди не заглядывают друг другу в карманы. А вот Малютин норовит залезть.
- Я только одного не могу понять, - булькающим голосом, наконец прекратив жевать, сказал Петров, - он дурак или просто честный?
Короедов расхохотался, показывая сияющие чистотой фарфоровые зубы:
- Тебе-то какая разница? Был бы дураком, никогда бы до наших махинаций не докопался.
- Ты прав. Значит, выходит, честный? Сколько стоит честность?
- Ты же знаешь, сколько мы ему предлагали.
- Послушай, а может, надо было предложить долю - процент отдела?
- Ты что, с ума сошел!? И так всем платим - таможне платим, пограничникам платим, даже бандитам платим, чтобы не лезли в наши дела, мэрии отстегиваем, чиновникам губернатора даем. Если мы еще с Москвой делиться начнем, то, действительно, и до сумы недалеко! Столица и так всех грабит, - зло и пылко заговорил Сергей Сергеевич Короедов, отойдя, наконец, от окна.
- Правильно ты сделал, Сергей Сергеевич, что от окна отвалил.
- С чего это?
- Могут тебе в затылок пулю всадить. Даже не почувствуешь.
- Могут, могут… Ну, и что они с этого получат? Пулю в затылок мне можешь всадить лишь ты, Федор Павлович, остальным моя смерть невыгодна.
- А мне зачем? - захрюкал Петров.
- Вот потому мы друг в друга и не стреляем, что нам денег хватает. А делиться с другими мы не любим, даем каждому столько, сколько считаем нужным. И даем много, - сказал Короедов, положив ладони на свою лысую голову. - Опять люди Малютина приехали, опять отчетность требуют. Мои бухгалтера только на проверки и работают, можно сказать, все остановилось.
- Подожди немного. Я же тебе говорил, что уже договорился.
- С кем? - спросил Короедов.
- Со своими, с бандитами.
- И что они?
- Обещают пугнуть. Если человек не продается, то его можно напугать, можно страхом загнать в угол. Пусть там сидит, как мышь под веником, в штаны делает.
- Когда это будет? Поторопи, между прочим, потому что налоговики просто звереют, - Короедов тяжело вздохнул. - Жизнь неспокойная. Только налаживаться начнет, только чиновников прикормишь, а тут - трах-бах, выборы, и все изменилось, опять голодные к власти пришли. Пока наедятся, пока нахватаются, время уходит, а вместе с ним и деньги. При Собчаке лучше жилось, спокойнее.
- Не скажи, - ответил Петров. - Помнишь, как в самом начале мы с тобой метались?
- Но потом-то все образовалось. Дали денег.., кому полагалось…
Петров перебил его:
- А теперь оказывается, что давали не тем, кому следовало. Именно те людишки, кто от нас получал, нас и сдали.
- До нас пока не добрались.
- Доберутся, - убежденно произнес Петров. - Все хорошее когда-нибудь кончается Короедов вплотную подошел к Петрову и, присев на корточки рядом с ним, зашептал:
- Только убивать его не надо, хоть я с удовольствием и поприсутствовал бы на его похоронах. Время сейчас не такое, нельзя большой шум поднимать. Вся московская прокуратура, ФСБ тут окажутся. Не хватает только показательного дела. Сам я совать голову в петлю не намерен.
- Все сделают в лучшем виде, - заверил его Петров, посмотрев в серый прямоугольник окна. - Когда дождь кончится, не слышал?
Короедов поднялся и, даже не посмотрев в окно, тряхнул головой:
- Кто ж его знает? Такое впечатление, что никогда.
Так и будет лить целую вечность.
Он подошел к телевизору, повернул ручку регулировки звука До этого аппарат молчал, на экране беззвучно двигались манекенщицы в странных, на первый взгляд, нарядах.
Одежда прикрывала все, кроме самых "интересных мест" на телах божественно красивых женщин. Зазвучала музыка, и за кадром диктор бодрым голосом произнес:
"Главный приз конкурса в номинации лучшая женщина-фотограф Восточной Европы получила Екатерина Ершова - фотохудожник из Москвы, сделавшая рекламный проспект коллекции модельера Варлама Кириллова!"
На несколько секунд в кадре появилась привлекательная женщина лет тридцати с тяжелым, как ручной гранатомет, фотоаппаратом на шее, помахала рукой и послала зрителям воздушный поцелуй. Новости культуры на этом кончились, пошел прогноз погоды.
- Все-таки дождь кончится, - усмехнулся Петров. - Да и наши неприятности тоже. Кажется, что им конца нет, а проснемся однажды утром - и вновь солнце на небе, и птички поют.
- Скорее бы, - скрежетнув зубами, ответил Короедов. - Хотел уехать куда-нибудь погреться, да дел невпроворот. Деньги - они словно цепь якорная, ни разорвать, ни с собой унести.
- Это ты брось. При желании мог бы давно из дела выйти.
- Чтобы тебе все концы оставить? Не получится. Мы с тобой деньгами, как якорной цепью, до конца жизни связаны. Потому и секретов друг от друга не держим, - Короедов прикрыл глаза и задумался, при этом у него наморщился не лоб, а затылок. - И, может, ты правильно сделал, что, не посоветовавшись со мной, с бандитами договорился.
- Можно подумать, ты бы, старый хрыч, стал меня отговаривать!
- Я поехал. Потолковали, дела решили, и можно ждать результатов. Когда они обещают?
- Как только, так сразу, - хохотнул Петров, и его толстые щеки затряслись.
Короедов чувствовал, что Петров ненавидит Малютина прямо-таки животной ненавистью - так, как собака ненавидит волка, а волк ненавидит собаку. Они никогда не уживутся рядом и будут лишь выжидать момент, когда сподручнее вцепиться друг другу в шею.
"И этот момент настал", - усмехнулся Короедов, выходя из квартиры, которая занимала целый этаж в старом доме.
В доме жили только богатые, и это было легко понять.
Стоило только взглянуть на фасад - ни одного старого окна. Финские дубовые стеклопакеты сверкали зеркальными стеклами, поблескивали мокрые отливы, новые водосточные трубы. На крыше красовалось несколько спутниковых телеантенн. В доме не было ни одной маленькой квартиры, а маленькой Короедов считал даже просторную четырехкомнатную.
Хлопнула металлическая дверь подъезда. Короедов, запрокинув голову, посмотрел в серое небо. На душе было муторно. "Ну и дела, - подумал он. - Так плохо мне еще никогда не было. Наверное, впервые в жизни я по-настоящему испугался. Даже когда бандиты приезжали требовать возвращения моего первого долга, я сумел с ними договориться, хоть за душой не было ни копейки. А теперь и деньги есть, и недвижимость, и в обороте немало средств находится. Живи, радуйся! Нашелся же мерзавец, которого, наверняка, не совесть, а зависть гложет. Да, да, зависть, зависть! Только зависть сильнее денег! Малютин не хочет довольствоваться частью, он хочет забрать у нас все. А так не получится, так не бывает, это мы уже проходили. Забрать и разделить. Забрать-то он заберет, а вот как до дележа дело дойдет, тут они, бессребреники, начнут друг друга отстреливать да машины взрывать. Всплывут, как после кораблекрушения, чемоданы с компроматом, и начнутся "посадки". Это я уже пережил, и Петров тоже. Потому мы и мудрее Малютина. Будто я не понимаю, как живу! Будто мне с бандитами водиться охота! По-другому не выходит, не ты, так тебя съедят. У нас ведь не капитализм. Для капитализма законы нужны, у нас же право сильного действует. Взял, сумел в руках удержать, значит, твое. Не смог - заберут. И не плачь по утраченному. Ищи кусок по своим зубам".