Стулья: Эжен Ионеско 2 стр.

С т а р и к. Ну кто рассказал бы лучше?

С т а р у ш к а. Ты у меня такой... ну такой, знаешь, замечательный, душенька, что мог бы стоять и на высшей ступеньке, а не у самых дверей.

С т а р и к. Будем скромны... Удовольствуемся малым.

С т а р у ш к а. А вдруг ты загубил свое призвание?

С т а р и к (неожиданно плачет). Загубил? Закопал? Мама, мамочка! Где моя мамочка? Сирота (всхлипывает), сирота, сиротка...

С т а р у ш к а. Я с тобой, чего тебе бояться?

С т а р и к. Ты, Семирамидочка, не мамочка... кто защитит сиротку?

С т а р у ш к а. А я, душенька?

С т а р и к. Ты не мамочка!.. А я хочу к мамочке...

С т а р у ш к а (гладит его по голове). У меня сердце разрывается, не плачь, деточка.

С т а р и к. Ы-ы-ы, не трогай меня, -ы-ы-ы, мне больно, у меня перелом призвания.

С т а р у ш к а. Тшшш...

С т а р и к (ревет, широко открыв рот, как младенец). Я сирота... сиротка...

С т а р у ш к а (стараясь успокоить его, баюкает). Сиротка моя, моя душенька, как душа болит за сироточку... (Баюкает старика, вновь усевшегося к ней на колени.)

С т а р и к (рыдая). Ы-ы-ы! Мамочка! Где моя мамочка? Нет у меня мамочки.

С т а р у ш к а. Я тебе и жена, и мамочка.

С т а р и к (немного успокаиваясь). Неправда, я сирота, у-у-у.

С т а р у ш к а (продолжая его баюкать). Сиротка моя, детка маленькая...

С т а р и к (еще капризно, но уже не плача). Нет... не хочу... не хочу-у-у...

С т а р у ш к а (напевает). Сирота-та-та-та, сиротин-тин-тин-тин, сиротун-тун-тун-тун...

С т а р и к. Не-е-ет.

С т а р у ш к а. Тра-ля-ля, ля-ля, тру-лю-лю, лю-лю, тирлим-пам-пам, тирлим-пам-пам.

С т а р и к. Ы-ы-ы. (Шмыгает носом, мало-помалу успокаиваясь). А где моя мама?

С т а р у ш к а. В райском саду... Слушает тебя, смотрит из райских кущ, не плачь, а то и она расплачется!

С т а р и к. Все ты выдумала, не слышит она меня, не видит. Я круглый сирота, ты не моя мама...

С т а р у ш к а (почти успокоившемуся старику). Тшшш, успокойся, не расстраивайся, не убивайся... вспомни, сколько у тебя талантов, вытри слезки, а то скоро придут гости, увидят тебя зареванным... Ничего не загублено, ничего не закопано, ты им все скажешь, все им объяснишь, у тебя же Весть... ты всегда говорил, что передашь ее... борись, живи ради своей Миссии...

С т а р и к. Я вестник, это правда, я борюсь, у меня Миссия, за душой у меня что-то есть, это моя Весть человечеству... человечеству...

С т а р у ш к а. Человечеству, душенька, от тебя весть.

С т а р и к. Это правда, вот это правда.

С т а р у ш к а (вытирает старику нос и слезы). То-то... ты же мужчина, воин, маршал лестничных маршей...

С т а р и к (он уже слез с колен старушки и расхаживает мелкими шажками, он взволнован). Я не такой, как другие, у меня есть идеал. Может, я, как ты говоришь, способный, даже талантливый, но возможностей мне не хватает. Что ж, я достойно выполнял свой долг маршала лестничных маршей, был всегда на высоте, и, быть может, этого довольно...

С т а р у ш к а. Только не тебе, ты не такой, как другие, ты — гений, но хорошо бы и тебе научиться ладить с людьми, а то рассорился со всеми друзьями, директорами, маршалами, с родным братом.

С т а р и к. Не по моей вине, Семирамида, ты прекрасно знаешь, что он мне сказал.

С т а р у ш к а. А что он тебе сказал?

С т а р и к. Он сказал: «Друзья мои, у меня завелась блоха, и к вам я хожу с единственной целью от нее избавиться».

С т а р у ш к а. Ну и сказал, душенька. А ты бы не обратил внимания. А с Карелем из-за чего поссорился? Тоже он виноват?

С т а р и к. Ох, как я сейчас рассержусь, Семирамида, ох, как я сейчас рассержусь! Вот. Конечно, он виноват. Пришел как-то вечером и говорит: «Желаю вам счастья, узнал средство от всякой напасти, вам не дам, воспользуюсь сам». И заржал как жеребенок.

С т а р у ш к а. Не со зла же. В жизни надо проще быть.

С т а р и к. Терпеть не могу таких шуточек.

С т а р у ш к а. А мог бы стать главным матросом, главным столяром, королем вальсов.

Долгая пауза. Старики, выпрямившись, сидят каждый на своем стуле.

С т а р и к (словно во сне). А за садом... там было, лапочка... было... Что там было, ты говоришь?

С т а р у ш к а. Город Париж.

С т а р и к. А дальше... за Парижем что было... было что?

С т а р у ш к а. Что же там было, детка, и кто?

С т а р и к. Чудное место, ходили без манто.

С т а р у ш к а. Такая жарища? Нет, что-то не так!

С т а р и к. Что же еще? В голове кавардак...

С т а р у ш к а. Не напрягайся, детка, а то...

С т а р и к. Все так далеко-далеко... я не могу... Где же было это?

С т а р у ш к а. Что?

С т а р и к. Да то, что... то, что... где же было это и кто?

С т а р у ш к а. Какая разница где, я с тобой всегда и везде.

С т а р и к. Мне так трудно найти слова... Но необходимо, чтобы я все высказал.

С т а р у ш к а. Это твой священный долг. Ты не вправе умолчать о Вести, ты должен сообщить о ней людям, они ждут... тебя ждет Вселенная.

С т а р и к. Я скажу, скажу.

С т а р у ш к а. Ты решился? Это необходимо.

С т а р и к. Чай остыл, Семирамида.

С т а р у ш к а. Ты мог бы стать лучшим оратором, будь у тебя больше настойчивости... я горда, я счастлива, что ты наконец решился заговорить со всеми народами, с Европой, с другими континентами!

С т а р и к. Но у меня нет слов... нет возможности себя выразить...

С т а р у ш к а. Начни, и все окажется возможным, начнешь жить и живешь, начнешь умирать — умрешь... Главное — решиться, и сразу мысль воплотится в слова, заработает голова, появятся устои, оплоты, и вот мы уже не сироты.

С т а р и к. У меня недостаток... нет красноречия... Оратор-профессионал скажет все, что я бы сказал.

С т а р у ш к а. Неужели и впрямь сегодня вечером? А ты всех пригласил? Именитых? Даровитых? Владельцев? Умельцев?

С т а р и к. Всех. Владельцев, умельцев. (Пауза.)

С т а р у ш к а. Охранников? Священников? Химиков? Жестянщиков? Президентов? Музыкантов? Делегатов? Спекулянтов? Хромоножек? Белоручек?

С т а р и к. Обещали быть все — службисты, кубисты, лингвисты, артисты, все, кто чем-то владеет или что-то умеет.

С т а р у ш к а. А капиталисты?

С т а р и к. Даже аквалангисты.

С т а р у ш к а. Пролетариат? Секретариат? Военщина? Деревенщина? Революционеры? Реакционеры? Интеллигенты? Монументы? Психиатры? Их клиенты?

С т а р и к. Все, все до единого, потому что каждый или что-то умеет, или чем-то владеет.

С т а р у ш к а. Ты, душенька, не сердись, я не просто тебе надоедаю, а боюсь, как бы ты не забыл кого, все гении рассеянны. А сегодняшнее собрание очень важное. На нем должны присутствовать все. Они придут? Они тебе обещали?

С т а р и к. Пила бы ты свой чай, Семирамида. (Пауза.)

С т а р у ш к а. А папа римский? А папки? А папиросы?

С т а р и к. Что за вопросы? Позвал всех. (Молчание.) Они узнают Весть. Всю жизнь я чувствовал, что задыхаюсь, наконец-то они узнают благодаря тебе, благодаря оратору — вы одни меня поняли.

С т а р у ш к а. Я так горжусь тобой...

С т а р и к. Скоро начнут собираться гости.

С т а р у ш к а. Неужели? Неужели все сегодня приедут к нам? И ты не будешь больше плакать? Гости станут тебе мамой и папой? (Помолчав.) Сборище может нас утомить, послушай, а нельзя его отменить?

Старик в волнении по-стариковски, а может быть, по-младенчески ковыляет вокруг жены. Он

может сделать один-два шага к одной из дверей, затем вернуться и опять ходить по кругу.

С т а р и к. Как устать? Чем утомить?

С т а р у ш к а. У тебя же насморк.

С т а р и к. А как же быть?

С т а р у ш к а. По телефону всем позвонить. Пригласим всех на другой день.