Профиль
alex lynx
Navium Tirocinium
Пролегомена
Вот уж не думал, что когда-либо займусь писательством. Талантов подобных никогда в себе не наблюдал, скорее даже наоборот тяготел к более точным наукам. В школе литература была одним из самых моих нелюбимых предметов.
Да и говоря по правде, я был бы достоин презрения окружающих и потерял бы уважение сам к себе, если бы до последнего настойчиво твердил, что эту книгу полностью написал я сам. Хотя по ходу того, как продвигалась работа, я говорил моим друзьям и знакомым, что я пишу историко-приключенческий роман. Бесспорно, моей заслуги в том, что получилось, очень даже немало. Но совесть не позволяет мне полностью присвоить себе авторство.
Постараюсь вкратце пояснить. С детства я тяготел к странствиям и путешествиям стремление, которое, правда, заключалось в основном в прочтении огромного числа книг про моряков, индейцев, ковбоев, рыцарей и всякого рода путешественников. Мне хотелось знать, как там, в далёких странах живут люди и на что они похожи эти далёкие края. Но заботливые правители нас тщательно от подобной информации ограждали. И мне, простому мальчишке, оставалось лишь смотреть «Клуб кинопутешествий» и мечтать Я уже учился в вузе конечно же, в техническом, когда в нашем царстве-государстве начались желанные перемены. Занавес, отделявший нас от остального мира, упал или приподнялся это кому как нравится, и перед нами открылись уникальные возможности. Но поскольку авантюризма мне явно не доставало, и к тому же я имел несчастье быть единственным ребёнком у своей матушки, я никуда не уехал, а покорно пошёл по проторенной дорожке. Однако детское моё любопытство никуда не делось. Я уже немного знал английский и за скромную плату достал пару адресов тех иностранцев, желавших переписываться с кем-нибудь из России тогда на Западе вошло в моду всё русское. Разумеется, я предпочёл выбрать адреса девушек. С одной из них, американкой я обменялся парой писем, после чего она предпочла исчезнуть. Но вот с другой мы стали настоящими друзьями. Это оказалась замечательная молодая шотландка, весёлая, общительная, деятельная и настоящая патриотка. Несмотря на мой далёкий от совершенства английский, а может быть, даже благодаря простоте моих немудрёных, но искренних фраз, мы достаточно скоро подружились. Я с нетерпением по много недель, а то и не один месяц ждал от неё каждое письмо. Это только через несколько лет у меня появилась возможность пользоваться факсимильным аппаратом, а уж затем всеобщим достоянием стали электронная почта и интернет, а поначалу всё было мучительно долго. Через три года я первый раз побывал в Шотландии и сразу стал почётным гостем на свадьбе у моей шотландской сестры поскольку именно такие отношения установились между нами и чему я был безмерно рад. Я перезнакомился со всеми её многочисленными родственниками и друзьями, среди которых чувствовал себя очень уютно и комфортно. Излишне говорить, что недолгая моя поездка была полна впечатлений и знакомств, что и отложило отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
Когда я вернулся домой, то сам завёл семью. Но, увы, долго наслаждаться благами семейной жизни мне было не суждено. Более того, к большому моему сожалению всё закончилось, как это частенько и бывает, позорным скандалом, который я по своей глупости и неопытности не смог избежать и даже чем-то спровоцировал. Наверное, здесь всё и началось Пережить этот удручающий и драматичный этап в моей жизни мне помогла моя шотландская сестрёнка и новая поездка, итогом чего, в конце концов, уже через много лет стала эта книжка
Я не раз встречал у маститых писателей в прологах к романам любопытные истории о том, как эти самые романы создавались и что послужило их основой. Великие авторы увлечённо писали про услышанные ими якобы истории в забытых богом селениях, про принесённые им незнакомцами рукописи, про откопанные в старых библиотеках манускрипты и приводили ещё множество подобного рода выдумок. Да-да, именно выдумок, как же иначе, или для корректности можно их назвать литературным приёмом. Не мог же я считать себя настолько простофилей, чтобы поверить во всю эту чушь, призванную лишь заинтриговать будущих читателей.
И вот сейчас мне в некотором роде стыдно тех моих мыслей, хотя они, возможно, и были вполне разумными. Краска приливает к моему лицу, когда я представляю, что будут думать обо мне читатели, когда я сообщу им, что на самом деле произошло. Это выглядит ещё более нелепо, чем те инсинуации великих прозаиков о происхождении их трудов. Поэтому я со стыдом и ужасом предвижу, как читатели если таковые вообще найдутся отнесутся к моим следующим словам и с каким презрением они будут обо мне думать, принимая меня за обманщика и шарлатана. Что ж, я этого вполне заслужил и обязан терпеть, и заранее всех прощаю.
Итак, когда я второй раз оказался в Шотландии, друзья сделали всё возможное, чтобы я забыл о своих горестях и проблемах. Посещение многочисленных музеев, старинных замков, плавание на паромах на острова, поездки на машине по безлюдным горным дорогам с живописными пейзажами, прогулки по покрытым вереском холмам всё это должно было отвлечь меня от проблем и вновь пробудить вкус к жизни. Но и, конечно же, хорошие, добрые компании по вечерам со стаканом вина или толикой чего покрепче. Однажды мы очутились в доме Сэдди так зовут маму моей названной сестры. На самом деле её имя Сара, но все её зовут Сэдди. В общем-то, я ещё с моей первой поездки в Шотландию был знаком с этой немолодой неунывающей женщиной, родоначальницей огромного семейства, и ныне бабушкой роты гвардейцев и стайки фрейлин, а также прабабушкой многочисленной и не поддающейся счёту армии правнуков и правнучек. Она ещё жила в тот год в небольшой трёхкомнатной квартирке в западной части Глазго. Муж её умер за несколько месяцев до свадьбы их младшей дочери, моей названой сестры, и поэтому я его, к сожалению, никогда не видел. Знаю лишь, что он был честным рабочим на верфях на Клайде, а его бабушкой была некто Дженни МакГрегор, в то время как Сэдди являлась потомком Максвеллов и Лесли И вот, после тёплой встречи, обниманий и поцелуев я вручил Сэдди привезённый мною подарок. Честно говоря, уже не помню точно, что это было по-моему, оренбургский пуховый платок. Мы мило пили чай, разговаривали о том, о сём. Потом старушка поинтересовалась, читаю ли я книги. Конечно, я читал, и ещё сколько! Тогда Сэдди вышла на пару минут и вернулась с каким-то большим предметом, завёрнутым в ткань неопределённого цвета и перевязанным хлипкой бечёвкой. Моя гостеприимная хозяйка сообщила, что в свёртке находятся какие-то рукописи. Бумаги эти, по её словам, были очень очень старые, потому что ей они достались ещё от недавно почившей старшей её сестры Нетты, а ей от их родителей, а от кого они достались им она не знала. Нетту я хорошо помнил по первому моему визиту в Глазго. Казалось, тогда они с сестрой соперничали в привлечении моего внимания и опеке надо мной. Она курила как паровоз, как и её сестра Сэдди, и в результате получила рак лёгких. Предчувствуя приближение смерти, Нетта попросила свою сестру свозить её на море на один из испанских курортов. Через пару месяцев после возвращения в Шотландию, её не стало. Кстати, Сэдди после этого трагического случая бросила курить (это на семидесятом-то году жизни!)
Кажется, я немного ушёл в сторону. Так вот, Сэдди сказала шамкающим голосом, что она как-то пыталась разобрать, что в них написано, но так и не смогла понять, что это такое то ли письма, то ли какие-то рукописные книги или скорее их черновики. Она показывала эти бумаги своим детям, уже немолодым и даже некоторым из их детей. Однако, как она сообщила со вздохом, ни у кого из них не появилось желания копаться в этой толстой кипе листов. Но у Сэдди рука не поднималась выбросить этот свёрток, который так и оставался лежать в её кладовой многие годы. И вот она, с видом будто делает великий подарок, вручила мне эти бумаги. Разумеется, я был не в силах отказаться, тем более, что Сэдди намекнула, что надеется узнать от меня, что же написано на этих листах. В свою очередь, сделав вид, что с огромной радостью принимаю «подарок», и пообещав почитать рукописи, я забрал свёрток, горячо поблагодарил старую шотландку и на том мы и расстались. Тогда я ещё не представлял, во что вляпался. Очутившись через пару недель у себя дома, я ради любопытства развернул свёрток и понял, что в кипе в общей сложности около тысячи (!) листов, исписанных мелким почерком. Хотя я прилично читаю по-английски, но необходимость прочесть этот штабель листов не пойми чего привела меня в ужас. В итоге я снова аккуратно завернул рукописи, завязал, убрал на самую верхнюю полку и надолго забыл про них. Тем более что в следующие месяцы я был всецело поглощён работой, поиском путей приобретения моего собственного жилья, оформлением документов на ипотеку и прочей связанной с этим суетой. Сначала я успокаивал мою совесть (я ведь обещал прочесть рукописи!) большой занятостью и нехваткой времени. А когда она, совесть то бишь, мало-помалу впала в летаргический сон, то я и вовсе забыл про бумаги. Причём так сильно забыл, что чуть не лишился рукописей. Когда я перевозил мои небогатые пожитки в свою новую квартиру, я просто напросто не удосужился залезть на стул и глянуть, не осталось ли чего в шкафу. Лишь когда я закрывал дверь и бросил в этот миг прощальный взгляд на последнее моё временное обиталище, что-то ёкнуло внутри и я вдруг вспомнил о тех бумагах.